Песнь победителя [ = Крылья холопа, Берлинский Кремль, Машина террора ] - Григорий Климов

За рулём сидит коренастый майор и напропалую шурует рычагами и педалями. Шея его покраснела от непривычной работы.

Майор делает несколько диких воплей сиреной, то ли призывая на помощь, то ли предлагая окружающим убраться подальше от машины во избежание последствий. Он пытается пустить автомашину, то сразу включая четвёртую скорость, то задний ход.

Машина судорожно прыгает на месте, не понимая, чего от нее хотят. Бедные шестеренки! Не поможет вам и крупповская сталь против человеческой дурости. Наконец несчастная жертва срывается с места и исчезает в облаках дыма и пыли, чуть не сбив по пути бетонный купол, врытый в землю у ворот аэродрома.

Я обращаюсь к тому же лётчику и спрашиваю: «А это что за троглодит?» Тот молчит некоторое время, как будто предмет не стоит разговора. Затем с презрением, свойственным людям воздуха к пехотным офицерам, нехотя отвечает: «Комендантская шпана. Наводят здесь чистоту и порядок».

Потом подумав, чем ещё можно выразить свое пренебрежение к людям, украшающим машины красными флажками, добавляет: «До войны копал картошку где-нибудь в колхозе. Десять таких остолопов в землю сыграли, а одному дураку повезло – в майоры вылез.

Ну, теперь и куролесит. Хочет отыграться за всю свою собачью жизнь. Погоны снимут – опять в пастухи пойдешь». Он замолкает, считая разговор исчерпанным.

Спустя некоторое время нам удаётся связаться по телефону со Штабом Советской Военной Администрации и вызвать автомашину. В сумерках летнего вечера мы въезжаем в Карлсхорст – резиденцию СВА.

Главный Штаб Советской Военной Администрации в Германии разместился в зданиях бывшего Саперного Училища в одном из предместий Берлина – Карлсхорста.

Месяц тому назад здесь был подписан один из наиболее знаменательных исторических документов наших дней. 8 мая 1945 года представители Союзного Верховного Командования, маршал Жуков и главный маршал авиации Теддер с одной стороны, и представители Германского Верховного Командования, с другой стороны, в зале здания, где сегодня помещается Отдел Политсоветника, подписали Акт о безоговорочной капитуляции Германских Вооружённых Сил на суше, на море и в воздухе.

Здесь фельдмаршал Кейтель в последний раз с бессмысленной прусской спесью махнул своим маршальским жезлом, прежде чем скрепить своей подписью бесславный конец гитлеровской империи.

Несколько трехэтажных казарменного типа зданий, неравномерно разбросанных по двору и окружённых чугунной стрельчатой оградой. Характерный тихий пригород восточной окраины Берлина. Остенд. Как и в большинстве европейских столиц – это пролетарская часть города. Отсюда мы будем перевоспитывать Германию.

2.

На следующий день после моего прибытия в Карлсхорст, я представился начальнику Отдела Кадров СВА полковнику Уткину. Очутившись в кабинете полковника, я по всем правилам устава лихо щелкнул каблуками и с рукой у козырька отрапортовал: «Майор Климов по приказу Главного Управления Кадров РККА прибыл в Ваше распоряжение. Разрешите предъявить документы, тов. полковник?» «Давайте сюда, что у Вас есть», – сделал знак рукой полковник.

Я достал из полевой сумки мои документы и протянул их полковнику. Вскрыв запечатанный сургучными печатями объёмистый пакет, он начал просматривать мои многочисленные характеристики и анкеты.

«А, да… С присвоением звания „референт дипломатической службы“, – читает полковник по документам. – „Тогда у нас для Вас много работы найдется. Где бы Вы хотели работать?“ „Там, где я могу принести больше пользы“ – отвечаю я.

«Ну, например, в Правовом отделе – издавать новые законы для Германии. Или в Отделе Политсоветника? Впрочем, это слишком скучно», – говорит полковник, не дожидаясь моего ответа. – «А что Вы скажете об Управлении Государственной Безопасности?» Отказ от столь почетного предложения равносилен признанию в собственной нелояльности или самоубийству. Но работа в тайной полиции меня мало прельщает, я уже вышел из возраста, когда увлекаются детективными романами.

Я щупаю почву в поисках благовидного отказа: «В чем будет заключаться работа, тов. полковник?» «В основном то же, что и в Сов. Союзе. Без работы сидеть не будете. Скорее наоборот».

Не знаю, понял ли полковник свою собственную игру слов или это получилось у него непроизвольно. Во всяком случае, «сидёть наоборот» – это довольно частое явление среди работников МВД. Лучше уж не «сажать» и не «сидёть», думаю я и отвечаю:

«Тов. полковник, если Вы спрашиваете о моём желании, то я думаю, что рациональнее всего было бы использовать меня в области промышленности. В моей гражданской специальности, я – инженер».

«Это нам тоже нужно. Посмотрим, что у нас есть подходящее для Вас».

Полковник роется в списках штатного состава, потом снимает трубку телефона: «Товарищ генерал? Извините, что я беспокою Вас».

Полковник выпрямляет спину и оттягивает назад (плечи, как будто стоит перед невидимым генералом. Зачитав ему данные из моего личного дела, он заканчивает: «Так, прикажете представить его Вам сейчас? Слушаюсь!» Затем, обращаясь ко мне, он говорит: «Ну, вот. Пойдемте. Я представлю Вас заместителю Главноначальствующего по Экономическим Вопросам».

Таким образом, на второй день моего пребывания в Карлсхорсте я очутился в кабинете генерала Шабалина.

Огромная, выстланная коврами, комната. Спиной к окнам – письменный стол, величиной с футбольное поле. К этому столу, в форме буквы Т, прислонен второй длинный стол, покрытый красным сукном: неотъемлемая принадлежность кабинетов крупного начальства, место для конференций.

За столом седая голова. Квадратное энергичное лицо. Глубоко запавшие серые глаза. Тип волевого исполнителя, но не интеллигента.

Под генеральскими погонами, на темно-зеленом кителе незначительное число орденских лент, но зато на правой стороне груди – красный с золотом значок в виде флажка: «Член ЦК ВКП(б)». Итак, не боевой генерал, а старый партработник.

Генерал не торопясь изучает моё личное дело, время от времени трёт нос и покуривает сигарету, как будто меня нет в комнате.

«А Вы того… надежны?» – спрашивает он неожиданно и сдвигает очки на лоб, чтобы лучше рассмотреть меня.

«Как жена Цезаря, тов. генерал», – отвечаю я.

«Говорите по-русски. Я загадок не люблю», – генерал опускает очки со лба и снова углубляется в изучение моего личного дела.

«Так, а почему Вы до сих опор не член партии?» – спрашивает он, не поднимая глаз от бумаг.

«Ага, вот и значок заговорил», – думаю я про себя вслух и отвечаю: «Не чувствую ещё себя достаточно подкованным, товарищ генерал».

«Старая интеллигентская отговорка. Когда же Вы почувствуете себя подкованным?» – раздаётся голос из-за письменного стола.

Я отвечаю сугубо партийным трафаретом: «Беспартийный большевик, тов. генерал». Во всех щекотливых случаях самый лучший выход – это отгородиться каким-либо сталинским крылатым словцом. Такие формулировки не дискутируются и не вызывают дальнейших вопросов.